Весна. 12 ночи. Не спится. За окном чья-то собака натужно воет. Может, пёс вспомнил далёкое детство, может, цепь с ошейником надоели. Где-то далеко слышится робкое кваканье лягушек – по теплу соскучились. Выхожу во двор и застываю в изумлении – листья вишенки блестят после дождя, как лакированные, огромная круглая луна прячется в ветвях, будто шар с оранжевым отливом на новогодней ёлке. Ночная птица поскрипывает на всю округу, словно открывает чью-то невидимую калитку на заржавевших петлях. Скрип – закрыто, скрип – открыто. Может, это тропинка в память?
В южную тёплую ночь 1971 года. В Адлер. В автокемпинг, где рядом с курортниками на колёсах жили в дощатых домиках только что поступившие девчонки, учащиеся первого курса Крымского техникума пищевой промышленности. Может, в воспоминания о моей первой производственной практике?

А РАНЕЕ…
Разве знала я, что после «неуда» по истории на экзаменах в Горьковском педагогическом институте, после восьмимесячной трудовой деятельности на сортировке районного узла связи поступлю в местный помидорный техникум, как его с пренебрежением называли некоторые недобрые крымские языки? Поступила. Побоялась терять ещё год. Махнула рукой на мечту стать учительницей.

Труба зовёт
Автокемпинг был заселён курортниками, приехавшими отдыхать на юг из разных уголков тогда Советского Союза. Они с полным на то основанием купались, загорали, жевали фрукты и ели мороженое, а вечером катались на каруселях. Они отдыхали. Мы же частенько днём наполняли водой графин, который сдавался в аренду вместе с кроватями и тумбочками, из крана, установленного прямо на берегу моря. Мы доставали из пакетов хлеб, без зазрения совести пронесённый через проходную хлебозавода, щедро приправляли его аджикой, присланной Олиной тётей Аней из Батуми. Губы от острой приправы горели, жар гасили водой. А после смены или в выходной день шли купаться, загорать, прикасаться к курортной жизни с её пальмами, магнолиями, субтропической красотой, забывая на некоторое время, что труба скоро позовёт нас на трудовой фронт, в горячий цех.

А РАНЕЕ…
Перед ночной сменой пытались отдохнуть. Но народу – молодому да смешливому – редко когда сразу это удавалось. Вспоминали, рассказывали, спрашивали, заливались смехом так, что поздней ночью возмущенные отдыхающие громко стучали в нашу дощатую дверь: «Вы когда успокоитесь? Бессовестные! Спать людям не даёте». Они не догадывались, что эти самые бессовестные будут самоотверженно трудиться ночью, чтобы утром на прилавках магазинов для них же, курортников, появился хлеб. А потом мы затихали – засыпали, значит. Могли и проспать.

Всё для Победы
Так было однажды, когда вахтовый автобус отправился на хлебозавод без нас. Шофёру-то что – кто сел в салон, того и отвёз. А каково сменщикам нашим? Рабочее место не бросишь, ведь выпечка хлеба – процесс непрерывный. Им приходилось работать сверх нормы и ждать нас. Подхватились сони. И в двенадцатом часу ночи побежали искать попутный транспорт. Повезло. Остановил девчатам добрый водитель автобуса. «Ну и куда?» – спросил. «К хлебозаводу», – ответили вразнобой. И пока ехал транспорт до окраины, мы в автобусе переоделись в белую форменную робу хлебопёков. Вышли через переднюю площадку, ну прям как привидения. Шофер аж присвистнул. Всякое, наверное, видел, но такого перевоплощения от девчонок, наверное, не ожидал: ну и ну! Царевны – лягушки, да и только. Трудно ли было работать? Можно и не спрашивать. От маминой неустанной опеки и заботы к взрослой ответственности за порученный участок – сложновато. Мне досталось быть машинистом тестоукладчика. Рабочее место – движущаяся лента транспортёра, тестоделитель, столик с весами для взвешивания кусочков теста. Нужно было изредка проверять вес будущего «кирпичика». Самое же главное – надо было ловким движением рук опускать влажный брусок теста в проходящую форму скрипучих люлек огромного расстоечного шкафа. Там оно, тесто, подходило, то есть созревало. Зевать некогда. Пропустишь форму – она уйдёт пустая. Технологический процесс нарушишь. Брак пойдёт. Бывали минуты, когда дело не ладилось. Иногда тестомес выдавал жидкое тесто. И оно не поддавалось рукам, размазывалось по брезентовой ленте транспортёра, собиралось в один комок, падало на пол. И тогда… слезы ручьём. Выручал бригадир, ситуацию разруливал: работницу, как мог, успокаивал, помогал процесс наладить, и всё шло своим чередом дальше. На моей линии эстафету принимала тёзка, приехавшая учиться из Керчи. Она была пекарем. Следила за температурой в жарочном шкафу, выставляла формы на движущийся металлический конвейер, названный пОдом. Тоже работа! Успевай извлекать горячие формы, резко пахнущие подсолнечным маслом далеко не высшего класса, а проворонишь, пойдёт бестолково кружить тесто в расстоечном шкафу, перестоит, закиснет, съёжится и – нате вам – брак! Испечёнными «кирпичиками» наполнялся большой крутящийся стол, с поверхности которого Галя с Олей укладывали готовую продукцию на тележки. Там тоже не застоишься – процесс непрерывный. Хватают девчонки руками, защищёнными матерчатыми рукавицами, горячие, духовитые буханки и батоны, укладывают и укладывают их на лотки вагонеток. Ночь. Жара. Спать хочется, тебя окутывает хлебный дух, пьянящий до дурноты, а ты стой, загружай тележки и думай: как бы не свалиться. Девчонки вспомнили лозунг, который был известен в годы войны: всё для фронта, всё для победы! Повторяли слова и работали, представляя себе, что их дело – самое важное сейчас на земле, что участвуют они в отправке хлеба не в магазины приморского посёлочка для загорелых отдыхающих, а на фронт, нашим солдатам. Помогало.

Хлебные девушки
Самая длинная производственная практика длилась месяцев восемь. И проходили мы её на Геленджикском комплексе пищевых предприятий. Туда входили кондитерский цех, пивной, молочный, ну и хлебопекарный, конечно. Жили мы в общежитии бывшего старого хлебозавода – в комнатах-отделениях, ещё помнящих шум транспортёров, запах прессованных дрожжей, муки и непередаваемый дух только что сотворённого хлеба. Во дворе возвышалась труба, сложенная из кирпича, – достопримечательность здешних мест. Около неё мы собирались во время празднования Первого мая, тогда Дня международной солидарности трудящихся. Даже вальс танцевали, не помню, правда, под какую музыку… Мне нравилось вместе с девчатами идти со смены утром и ощущать некоторое превосходство над теми, кто ещё только проснулся и настраивается на рабочий день. А мы, девчонки, уже отпахали свои положенные восемь часов ночью, напекли горожанам хлеб, батоны и булки и теперь имеем законное право поспать. Как-то ехали к себе в общагу на автобусе, а стоявшие рядом парни стали принюхиваться: от кого это так вкусно хлебом пахнет? А это мы были такие аппетитные. Хотя душ после смены принимали обязательно. Но хлебный дух так быстро не выветришь.

А мы ехали – ехали…
Комната-кубрик (шесть кроватей с тумбочками) на несколько месяцев стала для нас родным домом. Зимой старые трубы отопления издавали разные звуки, иногда казалось, что мы куда-то едем на каком-то невидимом паровозе. В них, трубах, что-то пыхтело, свистело, булькало. Под эти звуки девчонки открывали свои тайны, смеялись, спали, я писала строчки стихов. А ещё чаевничали. Даже плакат написали: «Чайку не попьешь, где силы возьмешь? Чай попил, совсем ослаб». В Геленджике тоже было море, Чёрное. Мы ходили на набережную и в холодную погоду. Всматривались в серые волны, мечтали о лете, тёплом море. Потом выбирались в горы, точнее к подножию Кавказских гор, туда, где трава сочная по пояс стояла, где деревья на склонах тянулись ввысь и белели выложенные камнем слова: «Ленин с нами».

А РАНЕЕ…
В техникуме у нас были прекрасные учителя – классный руководитель Алла Васильевна Бучек, а также Зоя Фёдоровна Мальцева, Леонид Филиппович Мальцев, Марина Марьяновна Скребнева, Таисия Фёдоровна Дерид, Юрий Дмитриевич Шиляев, Анна Александровна Гончарова, Ольга Валентиновна Ляткина и другие. Они преподавали нам теорию овладения профессией техника-технолога хлебопекарной промышленности. Мы слушали лекции, делали лабораторные работы, сдавали зачёты и экзамены. Ну а практикой мы овладевали в рабочих коллективах. Да ещё как овладевали.

Технолог Софа
Наша шестёрка попала в бригаду бабы Кати. Кругленькая, как колобок, только что не испечённый в печи, она была царь и бог в бригаде. Маленькими глазками командир производства так и стреляла по сторонам, всё замечала, ко всему прислушивалась, за словом в карман не лезла. Она так и сказала: приехали за опытом? Наберётесь, не переживайте. Нам не создавали идеальных условий, при нас, не стесняясь, бурно выясняли отношения и ругались матом, от нас не скрывали, что в ночное время в подсобке не обходится без любовных утех. Похабные анекдоты долетали до наших покрасневших ушей. Нас закаляли, как сталь. А ещё учили хитрить. Бригаду бабы Кати, выросшей до руководителя среднего звена из простой рабочей, по мнению начальства, всегда отличала огромная работоспособность и дисциплина. Чем достигалось это? Простой муштровкой. Нам строго-настрого было приказано, что при приближении начальства или комиссии какой наше дело было изображать рвение к работе. Пол подметён? Не важно, хватай веник и мети чистую площадь. Колобки теста для булок приготовлены? Ничего страшного, принимайся их вновь обминать, изображая радость на лице. У бабы Кати (так мы за глаза называли своего бригадира) была технолог по имени Софа. Отчества не помню. Представляю себе её и сейчас – высокая крупная женщина лет за 50, на носу восседали очки с толстыми стеклами линз. Ходила она, сутулясь, вся какая-то грустная. В себе, что ли. Иногда бормотала что-то, а что – не разберёшь. Эти два таких разных человека были настолько дружны и понимали друг друга, что казалось, будто ближе их никого на свете нет. Может быть, так и было. Софа, говорили, была одинокой, воспитывалась в детском доме. Мы, девчонки, любили наблюдать за ней, забираясь по ступенькам наверх, в тестомесильное отделение. Оттуда очень хорошо было видно рабочее место Софы-технолога: журналы, в которых должны быть записаны результаты анализов, маленькие весы с крошечными гирьками, на которых отмеривалось нужное количество сырья, прибор для определения влажности муки. Походив по большому цеху, собрав сырьё для анализа, сменный технолог садилась на табуретку и начинала «колдовать» над компонентами. Мы это пропускали, считая неинтересным, ждали следующего, когда добросовестная Софа испечёт маленькие лепёшечки, дабы распознать качество будущей продукции, а потом оглянется по сторонам (как маленькая озорница), не догадываясь, что чужие глаза за ней давно наблюдают сверху и… быстро отправит в рот результат ею же производимых действий. Кате своей она позволяла подшучивать над ней, зная, что та это делает безо всякой злобы. Наверное, не было у неё никого на свете роднее этой горластой производственницы, которая не один год отдала хлебопекарному делу в приморском городе. Может, это их сближало, а может, то, что каждый находил в другом то, чего не доставало его душе.
Потом работали мы на маленьком Ахтырском хлебозаводе. А вот преддипломную практику решили проходить по-настоящему, как и положено, с дублированием работы технолога, бригадира, мастера, начальника смены на Анапском хлебозаводе. Такому раскладу администрация завода не обрадовалась. Ей нужны были рабочие руки, а мы пекарями и укладчиками трудиться не собирались. Нас «наказали» за ослушание. Квартиру пришлось искать самим, а то бы помогли с жильём старшие товарищи из отдела кадров. Поздней осенью темнеет рано, а мы ходили усталые по улочкам города-курорта, стучали во все калитки: квартиранты не нужны? Почему-то не было желающих заработать деньги. Может, оттого, что лето было удачное, а может, оттого, что клиентов-отпускников держать выгоднее – комнатушки отапливать не надо. Всё же нашли жильё – летнюю кухню. Но хозяйка попалась экономная. Дрова выдавала строго по норме. Топлива не хватало. Приходилось втихую таскать дополнительные поленца и уголь. Мёрзли.

А РАНЕЕ…
Скромный выпускной вечер в техникуме. Выдача дипломов и пожелание директора Павла Евстафьевича Барщенко работать на производстве честно, не посрамить чести родного учебного заведения. И вот по распределению попадаем на землю русскую – Владимирщину. Берёзки, рябинки, отливающие золотом купола православных соборов, реки Нерль и Клязьма – всё впечатляло.

То берёзки, то рябины
Потом началась самостоятельная жизнь и работа на Владимирском хлебокомбинате, работа в смене тоже Екатерины по фамилии Горячева. Молоденьких выпускников ждали свои хитрости. В дневную смену мы, молодые специалисты, трудились, как и положено, технологами – следили за качеством выпекаемой продукции, анализы проводили, а в ночную вставали безропотно к печи вместо заболевшей или отпросившейся по своим делам работницы и всю смену нарезали батоны или хлеб укладывали. Ночью один начальник в рабочем коллективе – это бригадир. И с ним не поспоришь. Для проформы перед рассветом пекли для анализа лепёшки, делали записи в журнал от фонаря. «Занятия» в рабочих университетах продолжались… Но бывали и другие дни и ночи, когда добрый мукосей смены приносил из своего сада владимирские яблоки, и я, пользуясь служебным положением, варила из заводского сахара душистое варенье. А еще писала длинные нежные письма жениху в родной кубанский город. В последний день лета 74-го на безымянном пальце моей правой руки появилось обручальное колечко, которое я ношу до сих пор. Тогда же я попрощалась с городом Владимиром, с его знаменитыми Золотыми воротами и хлебокомбинатом на окраине областного города.

После многоточия…
Я не жалею, что окончила техникум пищевой промышленности, который сейчас называется колледжем, что была комсоргом в группе 10-71-х, играла за сборную волейбольную команду учебного заведения, на полном серьёзе проводила ленинский зачёт в аудитории, что работала на хлебозаводах края, постигая одну из самых мирных профессий на земле – хлебопёка. Я благодарю Бога за все встречи, которые Он приготовил мне на том пути, за ночи без сна в цехах, за стихи, рождённые в тишине. В журналистику (в школе учителя желали мне выбрать именно эту профессию) меня вели такие вот извилистые тропы, через постижение рабочих профессий, через первые трудности, познания цены дружбы. И привели 19 мая 1977 года в редакцию районной газеты. Но это уже совсем другая история…

Автор: Нина ИЛЬИНОВА.